Судьба бывших помещичьих имений после 1917 года в наших краях была незавидна. Брошенные своими владельцами усадьбы громили и грабили. Дома поджигали и разбирали на кирпич. Усадебный дом в Троекурово чудом избежал этой участи. Но в 1926 году и его приговорили к уничтожению. Об этом в губернской газете написал оказавшийся в Троекурово лебедянский краевед Пётр Николаевич Черменский.
«…А вот и с. Троекурово. Расстаюсь со своим возницей и иду к давно знакомому старинному парку. В эпоху крепостного нрава он принадлежал помещикам Раевским: у одного из них, по преданию, бывал в гостях Пушкин. Каменная стена парка во многих местах проломана. В нетерпении ныряю в одну из пробоин стены – и вот я во власти вековых лиственниц и елей. Спешу к домику Раевских.
Вспоминаю, что в 1919 г. в нём отдыхала летом колония московских детей, приезжавших поправить здесь своё здоровье, подышать сухостью здешнего воздуха. Во главе колонии стоял тов. Малинко, страстный геолог. Коллекции, собранные детьми под его руководством и размещённые в просторной комнате дома, воспитывали в детях любовь к природе и закладывали в них твёрдые устои натуралистического мировоззрения. Набег ген. Мамонтова заставил колонию свернуться и уехать в Москву.
Вот из-под тени громадных лиственниц показались в зелёной дали грандиозные формы белого домика, построенного в виде греческого храма. Четыре доримских колонны производят впечатление удивительной легкости и величия, красоты в самых простых формах.
Подхожу к домику и останавливаюсь в изумлении. Ни окон, ни дверей: всё выломано.
— Дело казачьих банд – догадываюсь.
Да, то было тяжёлое время: 28-го августа 1919 г., уступая превосходным силам противника, красные полки покинули Лебедянь и отступили на Троекурово.
Заглядываю в отверстие двери и вижу картину полного разорения. Выломан угол, во многих местах пробит потолок, и в его зияющие раны свисли куски железных полос кровли. Где-то и потолочном углу запищали голодные галчата, и их мать спешно вылетела в тревоге за своё убежище.
Однако, кто же так основательно разрушал белый домик в греческом стиле? Кто потревожил его и кому потребовались его старые кости? Неужели местные крестьяне? Возможное дело: ведь у нас много неграмотных.
Главные аллеи парка начинаются двумя громаднейшими елями, современницами закладки дома. Аллея тянется на версту и имеет несколько различных насаждений. Сперва идут берёзы, затем — клёны и после всего – акация.
За берёзовой аллеей оканчивается старый парк и начинается сад. Он в отличном порядке. Яблони выбелены и тщательно окопаны. Совхоз, которому принадлежит парк, видимо, хорошо ведёт хозяйство. В парке чисто, трава не примята, даже и сирень на кустах не вся обломана.
На обратном пути встречается крестьянский парень.
— Гражданин, здесь нельзя гулять, — говорит он.
— Караулите, значит, это очень хорошо. Ну, что, — спрашиваю, — парк-то у вас в целости, не рубят его?
— Нет, как можно рубить? Не знаю, — спохватился мой собеседник. — Ведь я только на два дня; на сегодня и завтра, а постоянно караулит другой. Вот завтра будут четыре караульных. Потому — завтра праздник в монастыре: народу много будет.
Мы подходим к домику.
— А скажите, пожалуйста, — обращаюсь я к своему провожатому, — кто разломал окна и двери в доме, разобрал пол и потолок?
— Потолок ещё цел, — возразил он, его скоро будут ломать.
— Да кто же ломает-то, крестьяне что ли?
— Ну, какие крестьяне?! Совхоз ломает. Приказано, говорят, из Тамбова. Вот потолок ломать времени всё нет: сейчас сад окуривают, но разрешение есть.
Губсельтрест, значит, — догадываюсь я, — даёт разрешение.
У власти нет возможности и средств оберегать все памятники старины. Сами мы должны oхpaнять их. Бесспорно троекуровский домик — важно всё же он не свалился бы и дожил бы до недалекого будущего, когда местные средства смогли бы его реставрировать.
Я спрашивал себя: зачем принимали декреты об охране памятников культуры, как государственного достояния? Неужели для того, чтобы декреты мирно спали в архиве Тамбовского губмузея?
Вечерело. В парке заливались соловьи. Я подошел к восточному крылу дома, часть которого, как оказалось, занята под прачечную. Громадная рыжая собака, привязанная к притолоке выломанной двери, свирепо зарычала и принудила к отступлению.
— Вот она – охрана, — подумал я».
П. Черменский. Село Троекурово.
Тамбовская правда. №138. 19 июня 1926 г.